Специалисты по вопросам развития человеческого общества утверждают, что развал империй явление закономерное и потому неизбежное. Империя, стабильность которой обеспечивается силой центральной власти, неизбежно когда-нибудь разрушится, по той простой причине, что демократизация человеческого общества в целом – процесс также закономерный и потому также неизбежный. А демократизация общества требует эволюции имперской власти от сильной власти к власти умной, способной поделиться какими-то частицами власти с регионами, с народом. Но сила и ум редко бывают соседями. Рядом с силой соседствуют: чванство, высокомерие, бескомпромиссность.

Поэтому в истории, пока, не было случая, чтобы имперская власть позволила, тем более инициировала эволюцию империи в многонациональное содружество демократических государств. Империи рушатся посредством уничтожения имперской власти, что и случилось с диктатурой КПСС и Советским Союзом, который, - чего греха таить, - не был Союзом нерушимым Республик свободных.

Но закономерность и неизбежность крушения империй не означает, что они рушатся под действием каких-то сверхъестественных сил. Эта закономерность предполагает активную революционную деятельность малых и больших личностей, предполагает революционизацию общественного сознания империи.

Каким же образом произошла революционизация общественного сознания Советского Союза.

Диктатура КПСС была совсем нешуточной диктатурой. Она имела весь набор средств для предотвращения возможного проникновения инакомыслия в коммунистическую идеологию.

Большевики-коммунисты нисколько не смущались диктаторской формы своего правления, теоретической основой которой была идея марксизма-ленинизма о диктатуре пролетариата.

Диктатура же пролетариата в реальной жизни не могла быть ничем иным, как только диктатурой кучки партийных функционеров. А при появлении в этой кучке неформального лидера диктатура пролетариата неизбежно, потому что закономерно, превращалась в диктатуру личности.

Сталин, талантливейший функционер-аппаратчик, довольно быстро расправился с революционерами-романтиками. И, будучи абсолютным революционером-прагматиком, видящим главной целью своего участия в революции единоличную власть, оказался тем главным и самым удачливым из революционеров-подлецов, которые пользуются плодами революции.

Фанатик личной власти, Сталин, ради этой власти мог пойти, и шёл, на любые преступления. Личная власть и величие своей личности были смыслом его жизни. Всё остальное было вторым планом, или фоном главного направления его жизни.

Успешная индустриализация страны, беспощадная борьба с «врагами народа», разгром гитлеровской Германии – всё это работало на положительный имидж Сталина и КПСС.

Подавляющее большинство советских людей вполне лояльно относилось к советской власти и боготворило Сталина. Даже среди репрессированных довольно много было таких, которые творимые с ними несправедливости относили к ошибкам, к которым Сталин не имел отношения.

Невосполнимый урон имиджу КПСС был нанесен Хрущевым, который также имел тяготение к величию своей личности, хотя его тяготение не имело сталинского фанатизма, сталинской нечеловеческой жестокости, сталинской абсолютной бессовестности и животной выдержки в преследовании своих жертв. Заменив Сталина на посту руководителя партии, Хрущев, отстранив посредством расстрела Лаврентия Берию от начатого им процесса разоблачения преступлений сталинизма в виде массовых фальсификаций следственных материалов, пыток и издевательств над подследственными, сам возглавил процесс восстановления социалистической законности. Тяга Хрущева к славе была столь велика, что его не остановило даже осознание им того, что в этих преступлениях его руки также по локоть обагрены кровью. Наивные попытки уничтожить документы, компрометирующие самого Хрущева, оказались, разумеется, тщетными. Постепенно советские люди и весь мир узнали, что в преступлениях были замешаны практически все руководители партии и государства.

Следует заметить, что это был период, когда советские люди не были гражданами своего государства. В том смысле, что они не имели даже элементарных гражданских прав и свобод. То есть имело место быть абсолютное отсутствие так называемого гражданского общества. И потому обнародование ужасающих, с позиции цивилизованного демократического общества, преступлений власть предержащих против собственного народа шока в общественном сознании страны не породило. Было лишь некоторое разочарование по поводу рухнувшего кумира. «Секретный доклад» Хрущева о культе личности Сталина расколол общество и партию на сталинистов и антисталинистов. В верхних эшелонах власти между этими группировками начинается борьба за власть, в обществе происходят дискуссии, где начинают пробиваться первые ростки гражданского общества, некоторые из которых поднимались до разговоров о недемократичности однопартийной системы, свободе слова, собраний и т.д. Но разоблачительная деятельность Хрущева вовсе не имела целью строительство истинно демократического общества. Поэтому появлялись такие постановления Президиума ЦК КПСС как, например, «О враждебных вылазках на собрании партийной организации Теплотехнической лаборатории АН СССР по итогам XX съезда», где «зарвавшиеся» коммунисты обвинялись в «восхвалении фальшивых буржуазных свобод». Так что, о свободе слова, собраний и политических партий, альтернативных КПСС, можно было только мечтать. И в подобного рода мечты было лучше никого не посвящать.

Однако обнародование фактов, свидетельствующих о страшных преступлениях тоталитарного режима, и официальное признание этого режима преступным, создало в общественном сознании страны психологический барьер, препятствующий возврату властей к прежним методам расправы с инакомыслием. Во всяком случае, массовые расстрелы по абсолютно сфабрикованным делам стали невозможны. Но социалистическая законность, однако, по-прежнему понималась с позиции революционной целесообразности. А революционная целесообразность по-прежнему определялась власть предержащими. Поэтому травля Бориса Пастернака, опубликовавшего свой роман за рубежом, Андрея Вознесенского, заявившего, что он не член КПСС и не испытывает по этому поводу угрызений совести, разгром выставки художников-авангардистов, аресты участников поэтических чтений у памятника Маяковскому, расстрел демонстрации рабочих в Новочеркасске – всё это было закономерными для «хрущевской оттепели» формами управления обществом. Закономерным было и то, что травля инакомыслящих велась с оглушительным грохотом работы средств массовой информации с привлечением широких масс общественности, а расстрелы производились тихо, с опровержением средствами массовой информации наличия этих фактов.

Однако «хрущевская оттепель» способствовала тому, что сквозь «вечную мерзлоту» советского официоза в средствах массовой информации стали пробиваться к людям живые мысли лучших представителей советской интеллигенции. Одним из главных проводником этих мыслей был возглавляемый Александром Твардовским журнал «Новый мир», публиковавший произведения, существенным образом попиравшие рамки социалистического реализма и проповедующие либеральные идеи. Прежде всего, это были произведения фронтовиков: Виктора Некрасова, Григория Бакланова, Юрия Бондарева, Александра Солженицина, рассказывающие правду о жизни, войне, сталинских лагерях.

С этих честных лагерных мемуаров и «окопных» романов начался процесс духовного очищения, духовного возрождения общественного сознания СССР, буквально оболваненного сталинской идеологией – идеологией, где страна представлялась осажденной крепостью, где враг не только снаружи, но и внутри, и потому следует быть бдительным и не болтать лишнего. Это была идеология, насаждающая всеобщий страх, подозрительность и жесточайшую самоцензуру во всех сферах интеллектуальной деятельности советских людей.

В период хрущевской оттепели начинается повальное увлечение советских людей современной поэзией.

Борис Пастернак, Осип Мандельштам, Николай Гумилев, Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Белла Ахмадулина, Роберт Рождественский, Булат Окуджава – это были кумиры постсталинского периода. Их стихи печатались на пишущих машинках, переписывались вручную и распространялись, в основном, разумеется, в столице, частично в северной столице, и в меньшей степени в других крупных городах. Александр Гинзбург издает самиздатом с 1959 года и до своего ареста (июнь 1960) три поэтических сборника «Синтаксис».

Но весь этот разгул демократии далеко не всем в высшем руководстве КПСС был по душе.

Воспользовавшись тем, что у Хрущева не было сталинской абсолютной подозрительности к своему ближайшему окружению и постоянных проверок на личную преданность, это ближайшее окружение, посредством успешно осуществленного заговора, отправило 14 октября 1964 года Хрущева на пенсию.

А осенью 1965 года, пришедшие к власти сталинисты, арестовали Юлия Данелия и Андрея Синявского за то, что они вновь вслед за Борисом Пастернаком и Александром Есениным-Вольпиным, пробив брешь в «железном занавесе», опубликовали свои произведения за рубежом.

Сын Сергея Есенина Александр Есенин-Вольпин пишет "Гражданское обращение", где призывает граждан СССР выйти 5 декабря 1965 года на Пушкинскую площадь на митинг протеста против закрытых судилищ, с требованием гласности суда над писателями. Где отмечается, что закрытые суды есть нарушение статьи 3 Конституции СССР и статьи 18 УПК РСФСР.

Это, пожалуй, был один из первых опытов приобщения граждан страны к правовой культуре через осознание ими того, что Конституция и другие законы – это не герб и не флаг страны, которые являются лишь её художественными символами, это правила поведения, которым обязаны следовать абсолютно все, включая и всех высших чиновников. «Кровавое прошлое призывает нас к бдительности в настоящем» – гласило обращение.

Троих распространителей обращения – Юлию Вишневскую, Леонида Губанова и Владимира Буковского упрятали в психбольницу.

На митинг собралось около 200 человек, из которых, возможно, больше половины были КГБисты. Аресты. Студентов, участвовавших в митинге, отчислили из ВУЗов.

Западные радиостанции передавали возмущения граждан Западных стран по поводу издевательства властей СССР над свободой слова в связи с арестом писателей и участников митинга, а также возмущения по поводу закрытых судилищ.

Схватка была выиграна. Малые и большие личности, каждый, рискуя свободой и даже жизнью, внес свой вклад в формирование той волны психологического давления на авторитарный режим, под напором которой сталинисты уже не осмелились применить сталинские методы выбивания признательных показаний, фальсификацию следственных действий и абсолютную закрытость судебных расправ.

На суд были допущены жены арестованных писателей, которые и рассказывали обо всем там происходящем.

Их рассказы о судебном заседании, газетные статьи по делу писателей, письма граждан в защиту писателей - всё это было опубликовано самиздатом в виде сборника «Белая книга по делу А. Синявского и Ю. Даниэля». Сборник был составлен 1966г. Александром Гинзбургом, за что он также поплатился лагерным сроком.

Этот сборник и запись суда над Иосифом Бродским, сделанная Фридой Вигдоровой, были первыми самиздатовскими документами правозащитного характера. Большое влияние на формирование правового сознания москвичей оказало правозащитная деятельность жены Юлия Данэлия Ларисы Богораз, которая в спокойной бесстрастной манере требовала от карательных органов соблюдения Конституции и Уголовного права, что было для правовых отношений в СССР в 1965 году неслыханной дерзостью.

Бесстрашная правозащитная деятельность Ларисы Богораз послужила примером для довольно большого количества честных и мыслящих людей, которые писали или хотя бы подписывали в адрес правительства письма в защиту арестованных писателей. Среди подписантов было около 60 членов Союза писателей.

Вынужденный отказ властей от пыток арестованных и издевательств над ними, что имело место в сталинских застенка, позволяло арестованным, даже негероического характера, требовать от карательных органов соблюдения конституционных прав, уважения к личности, позволяло отстаивать своё право на свободу творчества, свободу выражать своё мнение где бы то ни было, включая публикацию за рубежом.

Суд, однако, завершился суровыми приговорами: 7 лет лагеря строгого режима Синявскому и 5 — Данэлию.

Власти не собирались отступать. В сентябре 1966 года в УК был внесена статья 190-3: «организация или активное участии в групповых действиях, грубо нарушающих общественный порядок, или сопряженных с явным неповиновением законным требованиям представителей власти, или повлекших нарушение работы транспорта, государственных общественных учреждений или предприятий». Наказание - 3 года заключения. Кроме демонстрантов, под статью подпадали участники забастовок.

Именно по этой статье были осуждены пятеро участников сидячей демонстрации 25 августа 1968 года против ввода войск Варшавского договора в Чехословакию: Лариса Богораз, Павел Литвинов, Вадим Делоне, Константин Бабицкий и Владимир Дремлюга. Наталью Горбаневскую и Виктора Файнберга подвергли принудительному психиатрическому лечению.

Горбаневская, мать двоих малолетних детей, дольше всех оставаясь на свободе, успела составить "белую книгу" демонстрации, которая в 1970 году была опубликована в Париже.. В книгу вошли воспоминания участников и свидетелей событий, письма протеста, обширная документация судебных процессов, а также материалы, касающиеся злоупотреблений психиатрией в политических целях.

Интересна реакция толпы на сидячую демонстрацию: «мы их освобождали», «мы их кормили», «как вам не стыдно» - кричала толпа.

На что демонстранты отвечали: «да, нам стыдно, что наши войска в Праге».

Поражает мужество этих людей. Это особые люди, люди героического характера, люди чрезвычайно чувствительной совести, люди, которых рождается десяток на миллион обычных людей.

Шестидесятники – декабристы двадцатого века. Они были также далеки от народа, как и декабристы девятнадцатого века.

Пожалуй, это естественно: между теми, кто ведет народ к прогрессу, свободе, демократии и ведомым народом неизбежно расстояние, возможно, даже в столетие.

Но в нашем случае произошло уникальное явление, сжавшее столетие в десятилетие. Имя этому явлению Высоцкий.

Это явление имело два этапа влияния на умы советских людей. Первый этап – этап завоевания сердец миллионов людей искренними, честными с обнаженным нервом песнями Высоцкого. Не было в СССР ни единого уголка, куда бы не проникли магнитофонные записи с его песнями, с его надрывным голосом. Причем, он завоевывал сердца абсолютно всех людей: и молодых, и пожилых. И тонких эстетов высокой поэзии, и людей, далеких от понимания такой поэзии. И рядовых граждан, и высоких начальников. И домохозяек, и академиков. И верующих, и атеистов. И фронтовиков, и не нюхавших пороха. И зеков, и законопослушных граждан.

Абсолютно всем он проникал в душу, причем проникал на правах лучшего друга. О загадке такой способности до сих пор спорят. Но то, что такая способность была это бесспорно.

С коммунистическими властями Высоцкий был не то чтобы в оппозиции, а в состоянии несовместимости. Многим чиновникам властных структур, включая чиновников КГБ и ЦК, песни Высоцкого нравились. Но для всех было очевидно, что Высоцкий не только не вписывается в коммунистическую идеологию – он по эзоповски смеётся над ней. Говорят, даже Брежнев однажды пошутил, сказав, что он то мне нравится, но что скажут наверху. А наверху была коммунистическая идеология, не позволяющая коммунистическим властям признать Высоцкого талантливым поэтом, певцом и актером. Такое двойственное отношение к нему чиновников определило парадоксальность его судьбы: с одной стороны, смеясь над коммунистической идеологией и советской действительностью, он, однако, не был ни сослан, ни выслан, ни посажен. А с другой – будучи, любим чиновниками, он, однако, не был ни признан, ни публикуем, ни востребован.

Второй этап явления по имени Высоцкий начинается после смерти поэта, барда, актера Владимира Высоцкого.

Начинается это явление с похорон Владимира Высоцкого.

Здесь следует отметить, что Владимир Высоцкий имел некоторое покровительство со стороны Леонида Брежнева, которому по просьбе Марины Влади звонил Генеральный секретарь ЦК Компартии Франции Жорж Марше в связи со сложностями выезда Высоцким во Францию. Вскоре Высоцкому был принесён загранпаспорт прямо на дом. После чего у него не только никогда не было проблем с выездом куда бы то ни было, но и власти «сквозь пальцы» смотрели на его «левую» концертную деятельность.

Но в последний год жизни Высоцкого Брежнев по причине болезни стал отходить от дел. Власть все чаще стал перехватывать Председатель КГБ Юрий Андропов. Этот примитивный солдафон мечтал навести порядок в государстве. А порядок в государстве, как выяснилось в очень непродолжительный период его правления, он не имел способностей видеть шире порядка в солдатской казарме. Видимо, по инициативе Андропова на Высоцкого в последний год его жизни было заведено – (по свидетельству адвоката Эрдынеева С. П) – несколько уголовных дел.

Андропов курировал порядок на похоронах Высоцкого. Но, видимо, по той простой причине, что наши правоохранительные органы не часто занимались правоохранительной деятельностью – всё больше карательной, порядок на похоронах получился своеобразный.

Начался он с того, что людей, которые стали собираться у «Современника» с вечера, накануне дня похорон, и всю ночь поддерживающих огонь поминальных свечей, в час ночи стали разгонять поливальными машинами. Но люди вновь возвращались к театру. Тогда милицейские отряды металлическими оградами стали оттеснять толпу от театра.

Что это было, как ни подлость, низость и глупость власти.

Юрий Любимов в телефонном разговоре с Андроповым просил не превращать похороны Высоцкого в Ходынку, просил дать людям спокойно проститься с поэтом. И первоначально было обещано, что всем желающим будет дана возможность проститься.

Но власть не могла предположить, что желающих окажется столько, что если всем дать возможность проститься, прощание нужно было бы продлевать на несколько дней. А это уж «попахивало» аналогией с похоронами Ленина.

Власти готовы были пойти на любое преступление, чтобы такой аналогии не возникло.

К утру окрестности театра были оцеплены милицией, дружинниками и подразделениями внутренних войск. Станция метро «Таганская» перекрыта на вход и выход. Очередь к театру плотно оцеплена милицейскими патрулями.

С десяти часов людей начали пропускать к Высоцкому.

Атмосфера прощания, по единодушному мнению участников, была пронизана правдивой, неподдельной, целомудренной скорбью.

Много было молодых и совсем юных людей, но много было и очень пожилых людей, ветеранов и инвалидов Великой Отечественной Войны.

Женщины рыдали в голос. По щекам мужчин текли нескупые слезы.

Почти каждый мужчина, проходя мимо гроба, пожимал лежащую на груди руку поэта. Каждый прощался со своим лучшим другом.

Для многих было открытием, что Высоцкий имеет такой всеобъемлющий размах популярности.

Стоящие у гроба знаменитые поэты, не скрывали изумления и восхищения степенью и массой любви, переполнявшей в этот день театр на Таганке и его окрестности.

До часу дня с Высоцким простилось довольно большое количество людей. Но очередь к театру не стала меньше.

Юрий Любимов просил власти продлить церемонию еще на три часа. По окончанию этого срока стало ясно, что одним днем всё равно не обойтись.

Что можно было в такой ситуации ожидать от наших властей, кроме обмана, подлости и применения силы.

Вдоль головной части очереди, очень быстро – из движущегося грузовика, была установлена из соединяющихся между собой секций металлическая ограда. А затем выход из этого металлического рукава был также перегорожен.

Милиция объявила, что церемония прощания временно приостанавливается по просьбе родственников покойного поэта.

Люди, разумеется, не верили, и стали раскачивать ограду, в конце концов, прорвав её. Но впереди улица уже была перекрыта грузовиками и нарядами милиции. Так власти силой и обманом прекратили прощание народа со своим любимцем.

Гроб вынесли из театра.

Вся площадь у театра была забита людьми. Люди заполняли все возвышенности и крыши всех прилегающих зданий, все подоконники, висели на пожарных лестницах.

В небо взвились сотни голубей. Это московские мальчишки по собственной инициативе организовали этот живой фейерверк.

А могильщики по собственной инициативе из уважения и любви к поэту выкопали могилу глубже, чем обычным покойникам.

А Иосиф Кобзон по собственной инициативе и, видимо, за большую взятку «купил» поэту место на Ваганьковском кладбище. Хорошо хоть власть была не только подлой, но и продажной.

Гроб с телом поэта повезли на кладбище. Катафалк ехал по цветам, которые летели с тротуаров, окон и балконов.

Марина Влади: «я видела похороны принцев и королей, но ничего подобного не видела».

От театра народ не расходился. Под портретом Высоцкого, выставленном на втором этаже театра, у горы цветов, которая поднималась до самого портрета, люди читали стихи Высоцкого и пели его песни.

Но солдафонская власть не могла смириться с таким разгулом демократии. Появилась конная милиция. Стали разгонять народ. Разбросали цветы. Пытались сорвать портрет Высоцкого, разбили при этом окно.

Толпа кричала: Позор! Фашисты! Позор!

Старушка запричитала: Господи, прямо девятьсот пятый год. Сейчас нагайки достанут.

Милиция в свои «матюгальники» кричала: Расходитесь! Расходитесь! Прекратите это безобразие! Собирайтесь в другом месте!

Народ разогнали.

Поминки, организованные после спектакля в двенадцать ночи, также не дали нормально провести, обесточив не только театр, но весь Таганский район.

Короче говоря, власти свои главные качества в виде подлости, низости и лживости во время похорон Высоцкого продемонстрировали в полной мере.

Смерть и похороны всенародного любимца Владимира Высоцкого власти сопровождали глухим молчанием средств массой информации.

А меньше месяца спустя, когда умер французский шансонье Джо Дассен, в противовес этому молчанию, все средства массовой информации буквально захлёбывались, сообщая о великой утрате.

Это был злонамеренный, смачный плевок в душу народа.

Интерес к Владимиру Высоцкому, к его творчеству, к его судьбе после его смерти и грандиозных похорон стал ещё больше. Пожалуй, пик его славы пришелся на начало восьмидесятых.

При жизни он для каждого был лучшим другом. После смерти он для многих стал путеводной звездой, ведущей к свободе, к новой жизни – жизни, без коммунистической диктатуры.

Презрение к власти, начавшееся формироваться в последние годы правления Брежнева, и, в частности, под воздействием высмеивающих власть песен Высоцкого, после смерти поэта стало стремительно увеличивать людскую массу.

Причем, отличительной чертой этого презрения было отсутствие страха.

Расправы коммунистических властей с инакомыслящими на протяжении многих поколений воспитали в людях этот страх. Лишь единицы героев осмеливались открыто критиковать диктатуру. Нормальные же люди позволяли себе делать это только в общении с ближайшими друзьями, да и то, с опаской.

Исчезновению страха в немалой степени способствовали, передаваемые из уст в уста, легенды о Высоцком. О том, что, был альпинистом, и, говорят, воевал. О том, что пел, что хотел, и пил ужасно. Гонял на своём мерседесе с бешенной скоростью, а гаишники отдавали ему честь. Был ловеласом, и разъезжал по заграницам. Давал «левые» концерты, и смеялся над властями. И при всём при этом, не был ни выслан, ни сослан, ни посажен. А его похороны превратились в демонстрацию протеста против коммунистической диктатуры, в которой прияли участие десятки тысяч человек. А если бы Москва в это время не была закрыта, и очередь к гробу поэта ни разогнали бы карательные органы, эта очередь была бы длинною в несколько лет.

Да, Высоцкий это не человек года, и даже не человек столетия. Высоцкий – это колоссальное социально-политическое и культурное явление. Явление, влияние на умы людей которого, было определяющим для гибели коммунистической диктатуры.

Под действием этого явления в первой половине восьмидесятых расстояние между народом и диссидентами исчезло, а пропасть между народом и властями стала ещё глубже.

Обычные люди – не герои, не диссиденты в курилках и очередях, не страшась, стали критиковать власти за диктаторскую форму правления, за маразм правителей, за коррупцию, за неспособность профессионально управлять экономикой, и обеспечить людей самыми элементарными вещами и продуктами.

В общественном сознании страны сформировался однозначный вывод – дальше так жить нельзя!

Но как жить дальше – никто не знал.

А когда никто не знает, как быть, то за дело, как правило, берётся тот, кто знает меньше других, думая, что знает всё. На этой интеллектуальной платформе прибыл к власти Михаил Горбачев. Естественно, все запущенные им процессы стали приобретать неуправляемый характер.

Империя рухнула. Рухнула КПСС. Рухнула коммунистическая диктатура. Революция свершилась.

Но стало ли лжи, подлости и диктатуры меньше. Что сказал бы поэт?

А может быть, он уже сказал:

Я не люблю манежи и арены:

На них мильон меняют по рублю.

Не любил поэт общество менял, общество, где всё продаётся и покупается, общество, где единственная высшая ценность: и это не честь, не совесть и не благородство. Это – деньги. И, заглянув в будущее, продолжал:

Пусть впереди большие перемены –

Диктатура коммунистов сменилась диктатурой воров, ограбивших народ посредством ваучерной приватизации.

Я это никогда не полюблю!

Он и теперь с нами, и, естественно, против новой диктатуры.

Декабристы XXI века! Где Вы? Отзовитесь!

---

© Твердохлебов Геннадий Алексеевич

Главная страница_ Аннотации всех статей